Онлайн
Полтора месяца, ежедневно (кроме выходных), я прихожу в свой офис (в библиотеку тюрьмы). С такой же регулярностью сюда приходят люди с воли. Я их называю людьми с другого берега.
Образно говоря, мы входим в одну и ту же реку с разных берегов. Плаваем, общаемся, ныряем; исследуем дно, глубины; обмениваемся мнениями. По завершении рабочего дня благодарим друг друга за компанию. И прощаемся до следующего утра. Пока что все идеально.
Но я ж дотошный. Мне не достаточно просто получить удовольствие от нормального общения. Я ж еще себя анализирую. И других пытаюсь.
Не так уж все идеально, если честно. Ни у меня в голове. И почему-то уверен, что и у людей с другого берега там не все чисто. Почему? Объяснюсь. Хотя и самому больно. Да и непонятно многое.
В лагерной массе ты среди своих, таких же преступников. Не надо прятать ни глаз, ни мыслей. Здесь тебя и со словами поймут и без слов. Иногда просто смотришься в другого заключенного, как в себя. Что не нравится – исправляю. В себе, разумеется. Конечно, совесть так и так неспокойна. Но здесь она у многих не очень-то спокойна. Поэтому и упрека в чужих глазах не увидешь.
Другое дело, люди не от криминала. Речь не о работниках. Сейчас большую часть времени я провожу среди армянской интеллегенции, в обществе наших преподавателей. Профессионалы, большой стаж работы с уязвимой частью населения, к которой, по видимому, относят и нас. Мне кажется, что многие из них где-то даже энтузиасты. Судите сами.
Работа пыльная, грязная, порой отвратительная. Зарплата небольшая. Среди их подопечных встречается такой сорт – плакать хочется. Слышал, что слишком привередливые коллеги наших реаниматоров не выдержали и бросили работу. Те же, кто работают, – работают от души. Любят свою непристижную деятельность. По хорошему, так им памятники ставить надо.
«Не памятники. На них клейма ставить негде», – шепчет маленький зануда в моем мозгу.
И довод за доводом, мол, рыба ищет где глубже, а человек – где лучше. Если обучаются осужденные лишь для галочки в характеристике, – то в чем тогда интерес учителя? Он же ясно осознает, с кем имеет дело. И дело-то имеет скорее потому, что осознает. Здешняя атмосфера позволяет им чуствовать собственное превосходство.
То есть, никакой он не реаниматор.
Естественно, я не согласен.
Только один преподаватель меня насторожил. Улыбка до ушей. Как приклеенная. Экзамен принимал абы как. О заключенных отзывался пренебрежительно. Сам весь какой-то дерганный. Вот он, возможно, – фальшивый.
Остальные – настоящие.
Беседуя с преподавателями, иногда даже забываю что в тюрьме. И тут же вспоминаю. Из-за их глаз, из-за поведения. Вот хоть убейте, но сомнение в моей полноценности у них так и проскальзывает: в словах, мимике, во взгляде, и еще в чем-то.
Мне кажется, я это вижу. Но не исключаю игру воображения. Неужели комплекс неполноценности так мной овладел? В любом случае, проблема – во мне. Что делать?
К изменению режима раньше я относился скептически. Если есть УДО, то к чему эти социальные лифты? Что нам даст общение с другими заключенными? Мы уже прошли те адаптационные моменты, которые заключенным с определенным сроком еще предстоят. Зачем проделывать этот путь снова?
Теперь понимаю – зачем.
Адаптируясь к неволе, мы как бы погрязаем в ненормальности, примиряемся, увязаем в ней. Особенно при отсутствии гарантий на освобождение. Ненормальность нарастает на нас, как ком. Стряхнуть который легко не удасться. И выбираться из этой трясины нужно поэтапно. Начиная с конца. Или со дна.
Нельзя вот так вот сразу, из кромешной тьмы да на яркое солнце. Ослепнешь.
Упал. Скатился по наклонной. Нужно найти силы подняться и карабкаться вверх. Через социальные лифты: полузакрытый, полуоткрытый и открытый режимы. Приучая себя к общению с массой себе подобных. Увидеть в них не упавших, а поднимающихся. А значит, и в себе.
Невозможно относиться к другому лучше, чем к себе.
Очевидно, что я приписываю другим собственное восприятие себя и действительности.
И выход один. Повысить самоценку, измениться к лучшему: в этом – единственная страховка от ослепления свободой.
Наверняка от слепоты и бережет меня Бог.
