Маскарад начался: художники, у которых не грех позаимствовать идеи для костюмированной новогодней вечеринки (часть 1) - RadioVan.fm

Онлайн

Маскарад начался: художники, у которых не грех позаимствовать идеи для костюмированной новогодней вечеринки (часть 1)

2020-01-02 17:18 , Культура, Шоу бизнес, 1924

Маскарад начался: художники, у которых не грех позаимствовать идеи для костюмированной новогодней вечеринки (часть 1)

Пабло Пикассо с накладным носом, Сальвадор Дали с морским ежом на голове, Фрэнсис Бэкон в чулках и другие. Герои сегодняшней публикации – художники, у которых не грех позаимствовать идеи для костюмированной новогодней вечеринки. Итак, часть первая.

Ньюэлл Уайет

Ньюэлл Конверс Уайет. Это была ночь перед Рождеством, когда по всему дому не шевелилось ни одно существо, даже мышь, 1925г

Сегодня Ньюэлла Конверса Уайета (или Эн Си Уайета, как предпочитал подписываться он сам) помнят, скорее, как папу Эндрю Уайета, реже — как дедушку Джеми Уайета. Но в 30-е годы прошлого века Эн Си был знаменит, что твой Ай Вэйвэй. Он водил дружбу с Фицджеральжом и Уолполом, а в его деревенском доме, случалось, гостили Лиллиан Гиш, Джон Гилберт и Мэри Пикфорд. Слава эта была вполне удивительной, ведь Эн Си не открывал в живописи новых горизонтов, не раздвигал границ и не изобретал революционных техник — по большей части, он иллюстрировал детские книги.

Само собой, к успеху он шел длинной, извилистой, а порой, и опасной дорогой. Получив в начале карьеры заказ от журнала The Saturday Evening Post (Ньюэллу поручили сделать серию рисунков в духе вестернов Зейна Грея), он отправился за впечатлениями. В Колорадо Уайет перегонял скот вместе с тамошними ковбоями, в Аризоне — жил в поселениях индейцев навахо, изучая их обычаи, язык и культуру. Когда Эн Си работал курьером в почтовой компании, его неоднократно грабили. В общем, он не понаслышке знал, что такое дикий запад, прекрасно держался в седле, и с лассо, томагавком или револьвером управлялся не менее ловко, чем с кистью и красками.

Эн Си Уайет в своей мастерской, 1904г

Жанр, в котором работал Уайет-старший, во многом определял уклад жизни в его имении в Чеддс-Форд: здесь постоянно кто-нибудь во что-нибудь наряжался. Дом был битком набит костюмами индейцев и пиратов, диковинными головными уборами, рыцарскими доспехами, сундуками с «сокровищами», бутафорскими (и не только) шпагами и мушкетами. Конечно, в героев Роберта Льюиса Стивенсона и Фенимора Купера переодевались не только натурщики Эн Си, но и его дети. Эндрю Уайет вспоминал: «Папа по большей части держал меня взаперти. Детство мое проходило в замкнутом мире, выходить из которого мне не разрешалось в который не могли попасть чужаки). И все же это была лучшая тюрьма на свете — отец словно заставил меня жить в Шервудском лесу».

Сам Эн Си, сделавшись публичной фигурой и солидным иллюстратором (кроме прочего он неплохо зарабатывал на рекламных постерах для Lucky Strike или Coca-Cola), нечасто примерял плюмажи из перьев. Но каждый год в канун Рождества он надевал костюм Санты и пробирался в собственный дом через дымоход — эту костюмную традицию он чтил до самой своей смерти в 1945-м.

Рокуэлл Кент

Рокуэлл Кент. Аляска. Вид с Лисьего острова зимой, 1919г

Где бы ни оказывался завзятый путешественник Рокуэлл Кент, ему не нужно было рядиться в аборигена. Он всюду жил в соответствии с местными обычаями, говорил с туземцами на их языке, не боялся запачкать руки тяжелой грязной работой и вскоре становился своим хоть на Манхэттене, хоть на Аляске, хоть в Гренландии.

К примеру, на острове Монеган (где Кент провел немало времени в начале своей артистической карьеры) ему довелось бурить колодцы, рыть канавы, ловить омаров, выполнять обязанности смотрителя маяка — стоптанные башмаки и видавшая виды рабочая куртка не были для него бутафорским нарядом.

Впрочем, однажды он все же устроил для жителей острова что-то вроде маскарада. После очередной неудачной (в коммерческом плане) выставки, Кент снова вернулся на Монеган. С материка он привез восторженную прессу, долги и молодую невесту. К тому времени Рокуэлла здесь знали все (население Монегана в начале прошлого века составляло чуть больше сотни человек), так что встречать молодоженов собрался весь остров. Оркестр грянул свадебный марш, фотографы не жалели магния, барышни украдкой вздыхали. Островитяне не сразу заметили, что «невеста» выше «жениха» едва ли не на голову, да и вообще, сильно превосходит его габаритами. Помолвка оказалась розыгрышем: невестой переоделся друг Рокуэлла — Джордж Путнем.

К слову, Кент, работавший не покладая рук, всю жизнь едва сводил с концами, тогда как Путнем вскоре стал одним из самых успешных издателей Америки. Шутки — шутками, но нужно было все же жениться.

Фрэнсис Бэкон

Фрэнсис Бэкон. Три этюда для автопортрета, 1980г

В судьбе Фрэнсиса Бэкона переодевания сыграли решающую роль. Когда отец застал его — семнадцатилетнего — перед зеркалом в мамином белье, на каблуках, при макияже, бижутерии и с длиннющим мундштуком в зубах, он пришел в ярость. Как знать, возможно, если бы этого не произошло, Фрэнсиса не сослали бы из отчего дома в ирландской провинции в Лондон. Он не побывал бы на выставке Пикассо, не увлекся бы живописью, не стал бы знаменитым пропойцей, лудоманом, бузотером, человеком, чьих картин боялась Маргарет Тэтчер, словом, одним из самых значительных художников XX века.

На фото предположительно Фрэнсис Бэкон (автор снимка — Джон Дикин, друг художника).

С годами Фрэнсис не изменил привычке — уже будучи большой знаменитостью с завидным ценником, он патрулировал любимые пабы в кружевном белье и чулках в сеточку, пачкал помадой бокалы, взбирался на каблуки, словно на трибуну. Наряжаться Бэкон любил, кроме того, он вкладывал в этот процесс особый смысл. В то время как среднестатистический гражданин, переодеваясь, хочет казаться кем-то другим, Бэкон выставлял напоказ себя, старался сразу расставить точки над i, чтобы потом не возникало неловкостей и недопониманий. Большая, к слову, смелость, особенно, если учесть, что до 1967-го гомосексуализм считался в Англии уголовным преступлением.

Феликс Юсупов

Феликс Юсупов. Любопытство. Тушь, акварель

Небезызвестный князь Юсупов, разумеется, не мог тягаться с Бэконом в живописи. А вот по части переодеваний в женское Феликс Феликсович преуспел куда больше. Едва ли во всех пабах Сохо нашлось бы столько спиртного, чтобы кто-то умудрился принять Фрэнсиса — в чулках или без них — за женщину. Князя же довольно часто принимали за девушку, многим притом «она» казалась вполне обольстительной.

Такие номера с перевоплощением Феликс начал практиковать еще подростком. Однажды, нарядившись в шубы и парики, князь и его кузен отправились в шикарный петербургский ресторан «Медведь». Их быстро заметили — какие-то офицеры прислали приглашение отужинать с ними в кабинетах. «Шампанское ударило мне в голову, — вспоминал Юсупов. — Я снял с себя жемчужные бусы и стал закидывать их, как аркан, на головы соседей. Бусы, понятно, лопнули и раскатились по полу под хохот публики». В конце концов, юным «прелестницам» пришлось спасаться бегством.

Позднее, будучи с братом в Париже, Феликс пришел в женском платье на карнавал в оперу. И снова имел успех — на этот раз приударить за ним пытался британский король Эдуард VII.

Самым же успешным костюмированным шоу князя Юсупова, пожалуй, была его «гастроль» в модном петербургском кабаре «Аквариум», где Феликс Феликсович, прикинувшись шансонеткой с успехом дал целых шесть концертов. После, конечно, разразился скандал — какие-то друзья семьи опознали в чаровнице наследника юсуповских миллиардов. Впрочем, и те узнали не его самого, а бриллианты княгини Зинаиды Николаевны.

Феликс Юсупов. Боярский костюм для маскарада в Альберт-Холле

Роза Бонер

Роза Бонёр. Лошадиная ярмарка, 1855г

Французская анималистка Роза Бонер, напротив, переодевалась мужчиной — вот и говорите потом, что природа не терпит симметрии. Надевая на пленэр брюки, Роза старалась минимизировать нездоровое любопытство — в середине XIX века женщина-художник, конечно, не была таким уж дивным явлением, но все же привлекала зевак. Это стало для нее идеальным прикрытием — Роза Бонер была лесбиянкой. Свою сексуальную ориентацию она не афишировала, но и не прятала. Ее отношения с некой Натали Мика продлились более 40 лет, после смерти партнерши Роза Бонер сошлась с Анной Клюмпке — тоже художницей.

Анна Элизабет Клюмпке. Портрет Розы Бонёр, 1898г

Роза Бонер коротко стригла волосы, носила галстуки, курила сигары, водила дружбу с Буффало Биллом, по слухам, могла запросто войти в клетку со львами, чтобы было сподручней их рисовать. Иногда, рассказывая о своей семье, Роза так увлекалась, что называла себя «сыном», «внуком» или «братом». Впрочем, то, что Роза вполне очевидным образом отождествляла себя с мужчинами, не помешало ей стать своеобразной иконой феминизма. Английская писательница Мэри Энн Эванс (пользовавшаяся псевдонимом Джордж Элиот) восклицала, глядя на ее картины: «Какая мощь! Вот так всем женщинам следует отстаивать свои права!». А литератор и арт-критик Теофиль Готье писал: «С Розой Бонер нет необходимости быть галантным», имея в виду, что талантом она ничуть не уступает художникам-мужчинам.

По материалам artchive.

Лента

Рекомендуем посмотреть